Три великих жизни [сборник 1968] - Вера Михайловна Корсунская

У камина собиралась вся семья для завтраков, обедов и ужинов.

Мебель расставлялась вдоль стен, середина комнаты оставалась свободной.

В «Parlour» стояло фортепьяно. По вечерам сестры отдыхали, слушая музыку, тихо беседуя между собой, читая или отдаваясь размышлениям.

Эти вечера, интимные и спокойные, часто возникали в памяти Чарлза в то время, как маленькая утка «ныряла в волнах океана».

«…Очень заманчиво представить себе всех вас вокруг камина, быть может упрашивающих бабусю [19] сыграть что-нибудь. Такие воспоминания особенно ярки, когда корабль ныряет в волнах, а я страдаю от морской болезни и холода», — писал Дарвин Королине с Фолклендских островов в 1833 году.

На пятом году путешествия Дарвин пишет:

«Я с жадностью думаю о фортепьяно. Помнишь ли ты, моя бедная бабуся, как я терзал твою тихую душу каждый вечер?»

«Parlour», камин, фортепьяно, родные лица, сад, в котором Чарлз знает и помнит каждый куст, бесконечно милы и дороги ему. «Каждая мелочь, касающаяся Шрусбери, становится все величественнее и прекраснее в моем воображении», — заявляет молодой путешественник. «Я вполне убежден, что наши акация и бук — два великолепных дерева».

В восторге от воспоминаний о доме и радующийся тому, что через год он увидит родину, Дарвин восклицает: «Что касается вида за домом, то я никогда ничего подобного не встречал».

Чарлз ребенком

Интересно, что биографы Чарлза Дарвина документально установили: в его родословной есть и крестьяне и члены королевской фамилии. В нем была и русская кровь. Примерно за тридцать поколений до него король Генрих I вступил в брак с русской княжной, дочерью Ярослава Мудрого, стремившегося завязать широкие международные отношения, подкрепляя их родственными. Анна Ярославовна стала прапрабабушкой великого английского ученого.

Родился Чарлз Дарвин в Шрусбери в 1809 году, 12 февраля.

Мать Чарлза умерла, когда мальчику было восемь лет, «…и странно сказать, — писал Дарвин на склоне своей жизни, — у меня остались только воспоминания об ее смертном одре, ее бархатном платье и диковинном рабочем столе».

Отца Чарлз любил и уважал. Им он восхищался, отзывался о нем как об «умнейшем человеке».

Все, что касалось отца, его занятий, привычек, внешности, Чарлз Дарвин сохранил в памяти до глубокой старости и охотно рассказывал о нем своим детям и внукам. Отлично помнил он старомодное платье отца, с короткими брюками и серыми суконными гамашами, которое тот обычно носил.

Он запомнил отца полным, широкоплечим, высоким человеком, с поражающей памятью на лица, имена, даты различных событий. Это был очень добрый и благожелательный человек, чувствительный, вспыльчивый, но не умевший сердиться на кого-либо долго и совсем не злопамятный.

Чарлз говорил, что не встречал человека, который относился бы к людям с такой горячей симпатией, как его отец.

У Чарлза был старший брат Эразм и три старших сестры: Марианна, Каролина и Сюзанна — и одна — Катерина — моложе его. С нею-то и с кузинами Веджвуд, со стороны матери, особенно дружил он в детстве.

В раннем детстве Дарвин очень любил чем-нибудь удивить своих близких. Он влезал на деревья и хотел, чтобы старик каменщик и Катерина, видевшие эти подвиги, восхищались его храбростью. Он очень любил выдумывать разные небылицы, чтобы поразить других. Однажды он прибежал домой из сада отца совершенно запыхавшись и сообщил, что нашел целый склад плодов, которые кто-то украл и запрятал там. Никакого вора не было, и склад был устроен самим же Чарлзом, который нарвал лучших плодов и сложил их исключительно из желания удивить.

Весной 1817 года его и Катерину отдали в начальную школу.

Много, много лет спустя Дарвин вспоминал в своей автобиографии: «Должно быть, я был еще необычайно простоват, когда поступил в школу».

И он передает следующий эпизод:

«Один мальчик, звали его Гарнет, зайдя со мной однажды в булочную, купил пирожков, ничего за них не заплатив, так как лавочник, очевидно, отпускал ему в кредит. Выйдя из лавки, я спросил его, на что он мне тотчас ответил: „Разве ты не знаешь, что мой дядя завещал городу большую сумму при условии, чтобы каждый торговец отпускал товар всякому, кто придет в старой дядиной шляпе и приложится к ней известным образом?“ — при этом он сделал условный знак».

Как можно было не поверить приятелю, если тот вошел в другую лавку и там также взял что-то без всякой платы. Чарлз окончательно уверился в магическом действии старой шляпы на всех торговцев города.

«Если ты хочешь взять себе пирожков вон в той лавке (как хорошо я помню ее до сих пор), я дам тебе свою шляпу, а ты только дотронься до нее, как я тебе показал», — охотно предложил товарищ.

«Я с радостью принял великодушное предложение, — с тонким мягким юмором продолжает Дарвин свои воспоминания, — вошел в лавку, взял пирожков и, приложившись к старой шляпе, направился к выходу, как вдруг лавочник бросился за мной в погоню. Я побросал пирожки и пустился бежать, совершенно озадаченный громким хохотом своего вероломного друга Гарнета».

В компании мальчиков Чарлз был несколько робок, привыкнув дружить только с девочками. Больше всего любил он собирать растения, камни, жуков.

Огромное удовольствие доставлял ему отец, когда брал с собой прокатиться в экипаже.

Об этих поездках по Шрусбери и его окрестностям Чарлз вдохновенно рассказывал товарищам по школе. Сегодня он говорил, что видел на прогулке фазанов или других редких птиц. Завтра утверждал, что может прочитать название цветка, заглянув в глубь венчика.